-> Статьи -> Фильмы о жизни социальных низов

Фильмы о жизни социальных низов

28.12.2016

Уж к чему к чему, а к жизни социальных низов сегодняшний интерес публики бесспорен.

Стекловские герои, как ни крути, и есть герои этих самых низов — Бубнов («Без солнца» по пьесе «На дне» Горького), оперативник, борющийся с мелким социальным сорняком («Плюмбум, или Опасная игра»), бармен, стойко не желающий отдать свое доходное место конкурирующей мафии («Воры в законе»), цыган («Чужая Белая и Рябой»), алкоголик-бузотер («Вам что, наша власть не нравится?!»). Стекловский герой бывает даже лишен определенного места жительства. И тогда он — бомж. Так и фильм с его участием называется.

Жизнь его персонажей — та, в которой, вспомните господина Мармеладова, бедность, может быть, и не порок, а вот нищета и живую душу убить может. Привести человека к полуживотному существованию в борьбе за выживание.

В сущности, именно это и играет Стеклов в своих социально-типажных, «низовых» ролях. Оперативник из «Плюмбума...», верящий лишь во всесилие силы и ею одной орудующий. А разве не узнаете вы «своего знакомого» в стекловском Чиженке из картины «Вам что, наша власть не нравится?!»? С воплем оголтелого самоутверждения рубит он дверь не нравящегося ему соседа, интеллигента, затюканного перепадами социальных температур, всеми этими оттепелями-заморозками. И ничего с ним, рубакой, не сделаешь. Или вам что, его власть не нравится? Власть «простого советского человека», «человека из народа»?

Четверть века назад М. Хуциев, отстаивая свое художническое право на завершение работы над фильмом, а потом и право «Заставы Ильича» на выход к зрителю, повторял как заклинание, что в центре его фильма — рабочий герой. Но жизнь не стоит на месте. И вот уже появились сленговые словечки «лимита» и «необыдлизм» — язык-то проворнее реагирует на происходящее. За плакатным «рабочим героем» мы разглядели и «собачье сердце» Шарикова — агрессивность вооруженного выхолощенными лозунгами холуя. На сцене Московского драматического театра им. К. С. Станиславского В. Стеклов играет эту роль.

В его рабочем человеке Бубнове из горьковского «На дне» (экранизация «Без солнца» Ю. Карасика) есть тоже частичка «собачьего сердца». Он и правда рабочий человек, он и правда кожу сдерет, а со дна выберется. Но кожу стекловский Бубнов сдерет не с себя одного. Он будет ползти на «дневную поверхность», отталкиваясь от голов, отпихивая в яму кого-нибудь другого, пинать, унижать. Словом, брать реванш за свое «дно», за свое унижение.

Любопытно, стекловский герой становится лакмусовой бумажкой, индикатором процессов, происходящих в социальном сознании. Его бармен из «Воров в законе» — своего рода знак вырождения некогда насильственно насаждаемого «рабочего героя». Этот крепкий, надежный рабочий парень действует прямолинейно, активно, без интеллигентских рефлексий. В своих дерзаниях всегда мы правы, так нам ли стоять на месте? Вот бармен Володя и не стоит. И действует по тем же самым рецептам. Не идет на поводу, не отступает, не покидает своего места под солнцем ни под угрозами, ни даже под выстрелами. С тем только отличием от хрестоматийно-глянцевого образа песенного героя, что бармен принадлежит мафии. А героически отстаиваемое им место под солнцем — место, так сказать, на пригреве, весьма теплое.

И все-таки это принципиально для стекловских героев — их тяга к действию, их желание и умение переломить обстоятельства и самих себя. Перемочься.

В дебюте М. Аветикова «Век мой, зверь мой» у Стеклова роль актера, играющего Пушкина. Актер репетирует на студии, а ночная «черная маруся» подъезжает к его дому. И суровые люди, минуя транспарант с силуэтом товарища Сталина, входят в комнату, на глазах сына производят обыск и арестовывают старика — отца актера. А когда он, актер, готовится к сцене дуэли, «черная маруся» затормозит около съемочной площадки... Он в гриме Пушкина. Он поэт, и за ним охотятся. Он не успеет сняться в сцене, сыграть ее, прожить... Ассистенты — или секунданты? — расчищают снег между дуэлянтами. Но они не сойдутся. Дуэли не будет. Времена не вступают с поэтами в честный поединок. Его возьмут прямо со съемок, но он успеет сказать сыну: помни, у тебя есть дед и отец. Помни и жди.

Вот это, по-моему, и есть стоицизм. А стоицизм стекловского персонажа неотделим от его упорства, его двужильности: перемочься!

Мужицкая двужильность персонажей В. Стеклова... Его крестьянин-красноармеец из картины «Вера, надежда, любовь» В. Грамматикова или запутавшийся в социальной и личной действительности пролетарий из «БОМЖА» именно этой своей двужильностью, потребностью в действии напоминают мне героев песен В. Высоцкого. Их решительность, их порыв к поступку. Может быть, потому, что сыграны они на «голубом глазу», в этакой примитивистской манере — без полутонов и акварелей, на незагрунтованном холсте...

На недавней ретроспективе фильмов А. Вайды мы увидели ленту «Без наркоза». Ее герой не из мрамора и не из железа. Пережить десяток латиноамериканских путчей и дюжину африканских революций и быть при этом в самой гуще борьбы (он журналист-международник) для него легче, чем оказаться выброшенным с социальной авансцены на обочину, за черту всеобщего внимания. Он не может без наркоза общественного преуспевания.

Стекловский герой принципиально не в центре происходящих драм. Он на обочине, он герой толпы. Толпы «кухонной», скученной, привокзальной. Он из нижних слоев общества и сыгран актером с ясным сознанием того, что низы, дно, ближе всего к фундаменту. Сыгран без отстранения от жизни. Без наркоза.