Глава 17: Реакция
Дисклеймер: Эль и Сэндз являются интеллектуальной собственностью Роберта Родригеса. Однако мне кажется, что на эмоциональном уровне они принадлежат мне. Могу я так сказать?
Рейтинг: R за лексику
Краткое содержание: Что случилось после аукциона.
Примечание автора: Тысяча благодарностей моей бете Melody.__________________________________________________
Он проснулся от шума дождя. Это было так неожиданно, что некоторое время Эль просто лежал; его мозг был способен лишь на базовые функции. Он вообще ни о чем не думал.
В конце концов он вспомнил, что не один, и повернул голову.
Сэндз спал в плюшевом кресле, стоявшем между второй кроватью и стеной. Сначала он явно свернулся в нем, но, задремав, расслабился – сейчас одна его нога свесилась с диванной подушки, а руки покоились на коленях. Дыхание Сэндза было медленным и размеренным, голова была опущена. Эль поморщился от сострадания при мысли о том, как у его друга будет болеть шея, когда тот проснется.
Но все же Эль не мог отрицать, что счастлив видеть Сэндза мирно спящим.
Он повернул голову в другую сторону и бросил взгляд на электронные часы, стоявшие на телевизоре. На мгновение он нахмурился, потом решил, что глаза его не обманывают и дисплей часов ничего не отображает.
Эль осознал, что в комнате довольно темно. Потолочные вентиляторы не вращались. Снаружи продолжал лить дождь, и Эль наконец сообразил, что в мотеле отрубилось электричество, возможно, из-за пронесшегося над ними шторма.
Он медленно сел, морщась при каждом движении. Рука и плечо болели, голова раскалывалась. Хотелось есть, пить и в туалет. Но, несмотря на все это, Эль чувствовал себя лучше, чем в последние три дня.
И он знал, почему. Дело было в человеке, спавшем в кресле.
Он с неохотой перекатился по кровати и встал. Проведя по своему туловищу правой рукой, он притянул поближе левую руку. Его футболка валялась на полу, там, куда он ее кинул, и даже в льющемся через окно сумеречном свете были видны грубые швы на его плече – там, где была рана от пули. Швы были не такими кривыми, какие когда-то получились у Каролины, но очень близко к тому.
Эль улыбнулся. Неплохо для слепого, сказал Сэндз прошлой ночью.
Совсем неплохо, согласился Эль.
Ему стало любопытно, который сейчас час. Судя по всему, он проспал остаток ночи и утро.
Эль направился в ванную, заметив, что Сэндз даже не вздрогнул, когда он прошел мимо. Это было хорошо. Следы иглы на шее и руке Сэндза явственно бросались в глаза, и большую часть времени за прошедшие два дня Сэндзу пришлось провести без сознания, но лекарства не могли заменить настоящий сон.
Над унитазом висело разбитое зеркало, и Эль смотрелся в него, пока делал свое дело. Здесь было еще темнее, чем в комнате, но недостаток освещения не мог объяснить тот факт, что Эль почти не узнавал отражавшееся в зеркале лицо. Синяки только начали бледнеть, на разбитой нижней губе все еще были струпья. Волосы представляли собой спутанную массу: часть их по-прежнему была убрана в хвост, остальные беспорядочно свисали по плечам. На лбу красовалось пятно крови, и Эль с любопытством потрогал его. Было непонятно, его это кровь или Сэндза.
Он умылся, вымыл руки, вытерся полотенцем – с особой осторожностью обращаясь со сломанными пальцами – и вернулся в комнату.
Как раз вовремя, чтобы услышать сухой щелчок пистолета Сэндза, чье дуло было направлено в сторону ванной.
– Это всего лишь я, – сказал Эль.
Сэндз мгновенно снял палец с курка.
– Хорошо. – Он сгорбился в кресле. Прошлой ночью Эль наложил на его глаз свежую повязку, и сегодня был рад видеть, что эта рана больше не кровоточит. – Это в самом деле дождь?
– Ага, – ответил Эль. – В это время года он приходит с залива.
Сэндз кивнул, но ничего не сказал.
Эль уселся на кровать и огляделся.
Мотель был дешевым, но чистым. Он очень напоминал Элю мотель, в котором он останавливался в Акуне, где много лет назад началась вся эта история. Две одинаковые кровати, разделенные тумбочкой, и длинный низкий комод напротив них. Кресло и ковер были одинакового ужасного оливкового оттенка, а стол возле двери был обклеен пленкой «под дерево».
В комнате царил беспорядок. Ночь была наполнена лечением, распиливанием наручников, кровью и перевязкам. На тумбочке красовался открытый пузырек сильного обезболивающего; горлышко небрежно валяющейся на полу бутылки было заткнуто ватой. Кроме того, на полу лежали наручники, две пары ботинок, футболка Эля, катушка почти распутанной лески, две бутылки из-под текилы, окровавленные бинты и пульт от телевизора.
– Ну… – начал Эль и осекся. Ему ничего не приходило на ум.
Сэндз лишь кивнул, откинул голову, скривился и размял затекшую шею.
– Что ты там делаешь? – спросил Эль. Вторая кровать стояла нетронутой.
– Хрен его знает, – отозвался Сэндз, – Я припоминаю, что собирался присесть на секундочку, а потом… доброе утро, звездный свет.
– Вообще-то, я более чем уверен, что сейчас уже день, – сообщил Эль.
– Неважно, – отмахнулся Сэндз.
– Электричество отрубилось, – объяснил Эль. – Так что я не уверен.
Сэндз пожал плечами – приподняв лишь левое плечо.
– Тебе следует показаться врачу, – заметил Эль, зная, что впустую сотрясает воздух.
– Со мной все будет в порядке, – предсказуемо сказал Сэндз – при желании Эль мог бы повторить эти слова в унисон с ним, если не раньше.
Эль кивнул. Возможно, это было нездорово, но его восхищала причина, по которой у Сэндза было повреждено плечо. Он сам никогда бы не смог такое сделать – его бедра были для этого широковаты. Только Сэндз с его худобой мог провернуть этот трюк с наручниками.
Сэндз поерзал в кресле, так что теперь сидел более-менее ровно.
– Окей, Эль, осталось еще одно дельце. И мне нужно сказать это сейчас, пока не стало слишком поздно.
– Что ты подразумеваешь под «слишком поздно»? – спросил Эль. Это прозвучало весьма зловеще.
– Сейчас самое время, – ответил Сэндз. – Дождь, света нет, никто не скажет «я проголодался» или еще какую-нибудь глупость. Не слишком поздно, смекаешь?
Не вполне уверенный, что смекает, Эль, тем не менее, кивнул:
– Ладно.
– Дело в том, – Сэндз глубоко вздохнул. – Дело в том, что случилось в казино, Эль. Тогда я подумал, что убил тебя. Я был в этом абсолютно уверен. И я… я не смог этого вынести. Это было… – Его голос прервался. – Ужасно, – прошептал он. – Это было ужасно.
Эль нахмурился. Он не понимал, почему бы Сэндз мог в такое поверить.
– Его лицо… я думал, это был ты, понимаешь? Я думал, что убил тебя из-за собственной глупости, из-за моих чертовых страхов. И я не мог… Твою мать. – Сэндз резко тряхнул головой, явно задетый своей неспособностью объяснить, что он имеет в виду. Он встал и принялся ходить по комнате, для надежности вытянув руки перед собой.
Эль облегчил ему дело. Он встал так, чтобы оказаться прямо перед Сэндзом.
– И я хотел, – Сэндз коротко рассмеялся – смешком того сорта, который люди издают, когда не верят в то, что совершили. – Я хотел столь многого. Но больше всего я хотел еще раз сделать вот это.
Он вытянул левую руку, притянул к себе голову Эля и поцеловал его.
За все то время, что они были вместе, он никогда не целовал Эля так. От поцелуя у Эля прервалось дыхание. Это было нежно и стыдливо, а еще – уверенно и с осознанием своего права на это. Это был поцелуй двух людей, принадлежащих друг другу, нашедших свой дом.
Сэндз отстранился, но его ладонь все еще покоилась на щеке Эля.
– Ты понимаешь? – выдохнул он. – Понимаешь?
У Эля был лишь один ответ.
Он поцеловал Сэндза.
Некоторое время спустя он сказал:
– Почему ты решил, что убил меня? – Эль подумал, что это, возможно, метафора, что Сэндз верил, будто все это время он был в руках охранников казино.
И был потрясен, когда Сэндз рассказал ему о человеке и кинжале.
– Они забрали у меня кинжал. Он пропал, – закончил Сэндз.
Они лежали в постели, но не касались друг друга. Эль смотрел в потолок и тяжело дышал. Он знал тот ужас, который накрывает тебя от осознания, что ты только что убил своего друга, но никогда не был так близок с убийцей. Он не мог представить, что это такое – поверить, что ты своей рукой прервал столь дорогую тебе жизнь.
– Это не имеет значения, – наконец сказал он. – Кинжал никогда не был мне особенно дорог.
Сэндз сел на кровати, опершись на локоть.
– Это имеет значение для меня, – заметил он; его голос казался одновременно намеренно холодным и пылко-взволнованным.
– Тогда мы вернемся и заберем его, – сказал Эль. Это было простое решение, и он сделал его, не задумываясь.
Сэндз, успокоившись, лег обратно.
– Но не прямо сейчас, – поправился Эль. – Сперва отдохнем.
Они заснули.
Когда он проснулся, на улице и в комнате было темно. Сквозь шторы, со стороны парковки, просачивался слабый желтый свет. Сэндз, совершенно обнаженный, сидел на второй кровати, прислонившись к изголовью, согнув одну ногу в колене, а другую вытянув перед собой. Он курил.
– Надо бы нам что-то сделать с этим сопением, Эль. Ты сводишь меня с ума. – Сэндз выпустил в воздух длинную струю дыма.
Эль смотрел. В сумерках ему был виден лишь силуэт Сэндза, но даже так он был красив. Линии его тела были такими плавными, такими стройными. Вскоре после их первого приезда в Вера Крус он обрезал волосы покороче, и они доходили ему до линии подбородка – кроме одной пряди, спадающей ему на щеку. Эль испытывал непреодолимое желание подняться и поцеловать то место, которого касалась прядь, но он заставил себя лежать спокойно и просто смотреть.
– Эль? Ты проснулся?
Он откашлялся после сна и сел.
– Я проснулся.
– Спроси меня?
Эль нахмурился:
– Что?
– Ты меня слышал.
– Что ты хочешь, чтобы я спросил?
– Что угодно, – сказал Сэндз и пожал левым плечом. – Мне просто… – Он тряхнул головой, отчего прядь волос взметнулась вверх. – Мне хочется поговорить. Так что задай мне вопрос.
И Эль спросил:
– Почему ты это сделал?
Сэндз не стал притворяться, будто не понял его.
– Я должен был. – Он докурил сигарету и затушил ее в пепельнице, лежащей рядом с ним на матрасе, потянулся и откинул волосы с лица – добившись лишь того, что непослушная прядь снова свесилась вниз, притянув за собой двух товарок.
– Почему? – спросил Эль. Потолочный вентилятор обдавал его грудь прохладным воздухом. – Почему ты должен был?
– Это был единственный способ, – едва слышно ответил Сэндз. Он не надел свои темные очки, и в сумеречном свете дыра на месте левого глаза казалась всего лишь более темной тенью, выглядя почти так же, как если бы Сэндз все еще был зрячим.
– Это сработало? – поинтересовался Эль, вспоминая, что Сэндз сказал ему в грузовике. «Я говорю, что я победил».
– Временно, – сказал Сэндз. Он улыбнулся – еле заметным движением губ. – Не волнуйся, Эль. Я по-прежнему ненормальный. Все тот же засранец-психопат, которого ты знаешь и любишь.
В комнате стало так тихо, что Эль слышал жужжание ночных насекомых, кружащих вокруг фонаря на стоянке.
Любит ли он Сэндза? Он не знал, и вряд ли сейчас было подходящее время, чтобы выяснять это.
Он пытался придумать, что ответить: что-нибудь умное, что-нибудь, чтобы показать, что он не поддался на подколку Сэндза. Но мозг, по-видимому, отказывался работать. Он не мог ни о чем думать.
– Конечно, это была фигура речи, – сухо добавил Сэндз.
Благодарный за эту отсрочку, Эль проворчал:
– Конечно.
И показалось ему или плечи Сэндза малость поникли?
Но, должно быть, он ошибся, потому что в следующий миг Сэндз поднялся с кровати, снова рассеянно отбросив с лица волосы.
– Что ж, – протянул он, – конечно, я не вижу, зато очень неплохо прочувствовал все это дерьмо на полу, когда пробирался через него. Не думаю, что владелец мотеля завтра будет в экстазе. – Чтобы подтвердить сказанное, Сэндз пинком отшвырнул с дороги футболку Эля. – Нам нужно собрать вещички и валить отсюда к чертовой матери.
– Куда? – спросил Эль.
– Подальше отсюда, – ответил Сэндз.
С этим у Эля трудностей не было.
Они направились в Косумель, остановившись на рассвете, чтобы позавтракать. Переправившись на остров, они поселились в «Holiday Inn». Очень благопристойный, очень американский.
Когда они шли по коридору к своему номеру, из-за угла показались мужчина и женщина, очевидно, супруги. Мужчина был блондином, на голове у него красовалась ковбойская шляпа, а из-под джинсов выглядывали коричневые кожаные ботинки. Весь его вид до того напоминал Сэндза в тот день, когда Эль с ним познакомился, что мариачи не смог сдержать смех.
– Что смешного? – требовательно спросил Сэндз.
– Ничего такого, – сказал Эль. – Ты должен был это видеть.
– Пошел ты, – машинально отозвался Сэндз.
Их номер находился на восьмом этаже. Каждое утро они спускались к пляжу. Днем они возвращались в номер и ложились спать, иногда занимались любовью. Вечером они снова шли на пляж либо заваливались в один из многочисленных клубов и баров Косумеля. Потом опять возвращались в номер и проводили большую часть ночи, отыскивая новые возможности мучить друг друга.
В Косумеле они повели три недели. Они загорели, выздоровели и… заскучали. Они много пили и ели; Сэндз поддразнивал Эля, что тот отрастил себе брюхо. Эль не отрицал.
В Косумеле они отменили Правила. Не все, конечно, потому что некоторые вещи не меняются, но некоторые из них. Достаточно, чтобы подарить Элю надежду. Теперь они могли говорить о том, что делали. Он мог, не моргнув глазом, поддеть Сэндза фразой «ну, дождись только ночи». Теперь он мог без разрешения прикасаться к Сэндзу, и тот не съеживался. Временами по утрам он просыпался и обнаруживал темноволосую голову Сэндза, покоящуюся на его груди, и тогда он лежал совершенно неподвижно, едва дыша от переполнявшей его надежды.
Как-то ночью, сидя на пляже под мерцающими звездами и глядя на подступающий прилив, Эль подумал, что ему не верится, что все происходит на самом деле. Может, ему все это приснилось? Происходящее казалось нереальным.
Сэндз сидел рядом с ним, откинувшись назад и опираясь на руки, зарывшись голыми пятками в песок. Морской бриз взъерошивал его волосы и трепал шелк черной повязки на его глазах. На губах Сэндза играла легкая улыбка. Он выглядел вполне довольным.
Эль улыбнулся, и опять перевел взгляд на набегающие волны. Если бы кто-нибудь еще два года назад сказал ему, что он будет сидеть тут, наслаждаясь моментом, он бы лишь расхохотался. На минуту он представил себе, как было бы здорово сейчас вскочить на ноги и сграбастать Сэндза, не обращая внимания на его протесты. Зайти в воду по колено. Бросить Сэндза в волны и смотреть, как тот отфыркивается и вопит. Начать брызгаться водой. Барахтаться и играть в океане, как дети.
Это было бы весело, но Эль не мог этого себе позволить. Не осмелился бы. Если соленая вода попадет Сэндзу в глазницы, тому будет очень больно. Эль не мог рисковать такими вещами – не ради дурацкой шутки.
Поэтому он просто сидел здесь, в окружении воды и звезд, со своим другом.
За все то время, что они провели в Косумеле в безделье и праздности, было лишь два досадных происшествия. Однажды ночью Сэндзу, редко спавшему спокойно, приснился кошмар, от которого тот кричал и дрожал. Проснувшись, Сэндз не позволил Элю утешить себя или обнять. Это была долгая ночь.
Второй раз случился по вине Эля.
Как-то ночью он проснулся и обнаружил Сэндза стоящим на балконе. Голым. Курящим. Он подошел.
– Тебе не стыдно?
– Ни капли, – Сэндз ухмыльнулся.
– У них есть закон, запрещающий непристойные действия в публичных местах, – сказал Эль. – Это делает тебя преступником.
– Похоже на то, – протянул Сэндз и затушил сигарету об оштукатуренную стену.
Эль обхватил Сэндза, сцепил руки у него за спиной и пошел обратно в спальню, волоча за собой Сэндза.
– Вот так, – тихо сказал он и прикусил Сэндзу нижнюю губу. – Ты нарушил закон. Ты был очень плохим. Идем со мной.
Улыбка Сэндза застыла.
– Нет, – ответил он.
Эль продолжал пятиться назад.
– Ты был плохим, – говорил он. – Настало время принять наказание.
– Нет! – Сэндз вывернулся из его рук и попятился на балкон, пока не уперся спиной в железные перила. Он сильно побледнел и дрожал. – Не был. Не надо.
Так Эль узнал еще одну подробность того ужасного лета, когда Сэндз лишился невинности. И добавил в список еще одно правило: Никогда не говорить о наказаниях или о том, что кто-то был плохим. Эль не возражал. За последние несколько недель было нарушено столько правил, что появление нового его не обременяло.
Но это было самым худшим, что с ними произошло. Все остальное было гораздо лучше.
Несомненно, самым лучшим было молчание. Ни разу за три недели Сэндз не слышал голоса в голове. Сэндз не говорил ему, но Эль знал, что так оно и есть. Спустя столько времени он выучил тревожные сигналы. Агент мог разговаривать нормально, затем его речь становилась бессвязной или вообще обрывалась. И когда он снова начинал говорить, его голос становился грубым, или холодным, или резким. Иногда он неосознанным жестом потирал висок – Эль был совершенно уверен, что Сэндз не замечал, что делает.
Но в Косумеле ничего этого не было. Никаких бормотаний, бесед с самим собой, никаких головных болей, ничего. Тишина.
А еще был смех.
Как в то утро, когда они поднимались на лифте к себе в номер, и на третьем этаже зашла женщина. Американка. Очень красивая и очень высокомерная. Она разговаривала по телефону, отчитывая собеседника.
Когда лифт остановился на восьмом этаже, двери открылись. Эль вышел. Сэндз же прошмыгнул мимо леди, умышленно задев ее.
– Извини, сахарная попка.
Леди чопорно выпрямилась.
– Как вы меня назвали? – спросила она.
Двери лифта закрылись. Сэндз сделал пару шагов по коридору и расхохотался.
Остаток дня Эль с благоговением вспоминал этот момент. Но за последовавшие недели ему не раз доводилось слышать этот смех, и он привык.
Они много смеялись. Над телевизионными шоу, над общими шутками, над тупостью кишащих вокруг американских туристов. У Сэндза был заразительный по-юношески звонкий смех, и Элю никогда не надоедало его слушать. Если бы он не знал, чем ему может аукнуться такой план, он бы изо всех сил старался быть смешным и вызвать у Сэндза смех. Как оказалось, ему не стоило волноваться – эти три недели в Косумеле были переполнены смехом.
Но, как и всему в этом мире, смеху пришел конец.
Его оборвал газетный заголовок. Эль увидел его на первой полосе газеты, которую читал сидевший в гостиничном фойе бизнесмен. «Картель обвиняют в смерти женщины».
Картель.
Они получили три недели, но теперь идиллия кончилась. Реальность больше нельзя было игнорировать.
Эль не смог проглотить свой ланч. Он долго гонял еду по тарелке, и наконец сдался.
– Нам пора возвращаться, – проговорил он.
Сэндз застыл. Это яснее ясного сказало Элю, что Сэндз не помышлял о том, чтобы покинуть Косумель в ближайшем будущем. Эль успокоился и одновременно огорчился. Он почти ожидал, что Сэндз скажет, что сам он понял это уже давно. Но на самом деле казалось, что Сэндз хотел остаться здесь. Он не хотел уезжать.
Но он знал, что это необходимо.
– Ага. Сегодня?
Завтра, хотел сказать Эль. Но если они помедлят, завтра может найтись другая причина, чтобы остаться. Единственной возможностью избежать этого было уехать сейчас.
– Да, – ответил он.
– Я боялся, что ты это скажешь, – произнес Сэндз. Он глубоко вздохнул – и в тот же миг изменился. Смех и добродушие испарились, чтобы смениться холодной силой, которая все эти годы помогала ему выжить. – Тогда поехали.
Эль был в отчаянии. Он не мог припомнить, когда в последний раз чувствовал что-то подобное. А счастье последних недель делало его отчаяние еще глубже.
Пока они собирались, он в последний раз оглядел номер. У него не было возможности играть на гитаре – заживающие пальцы не позволяли. Внезапно этот факт показался ему очень печальным. Настолько, что у него едва не навернулись слезы.
И лишь этой печалью можно объяснить то, что он сказал в следующий момент:
– Мы должны покинуть Мексику.
– Я останусь в стране, – ответил Сэндз. Он стоял в дверях, ведущих на балкон.
Эль пропустил это мимо ушей. Они не могли остаться. Мексика была плохим вариантом. США тоже.
– Мы поедем в Канаду, или…
– Ну да, конечно.
– Или в Аргентину, или…
– Я так не думаю.
– Мы не можем остаться, – твердо сказал Эль, думая о газетном заголовке. – Они рано или поздно найдут нас.
– Ты имеешь в виду, что они рано или поздно найдут меня, – поправил его Сэндз безо всякой горечи. Будто смирившись с этим. – Ты не так заметен. Куда меньше, чем я. Ты должен бросить меня.
– Нет, – выдохнул Эль. – Без тебя не будет нас.
На лице Сэндза проскользнуло странное выражение. На мгновение Элю показалось, что тот вот-вот расплачется. Затем он сказал:
– Я не уеду из Мексики или Кульякана.
– Почему? – требовательно спросил Эль. – Зачем тебе оставаться?
И тогда Сэндз сказал одно-единственное слово – против которого у Эля не было аргументов. Слово, которое изменило все.
– Чиклет. – Сэндз вызывающе задрал подбородок. – Я не оставлю Чиклета.
Эль почувствовал себя ничтожеством. Он неделями не вспоминал о мальчике. Ему стало стыдно.
Но он должен был попытаться. Возвращаться было бы ошибкой – Эль был в этом уверен.
– Мы не можем вернуться. Они поджидают нас. – Диего Санчес специально избегал участия в перестрелке позади Казино дель Суэрте. И Эль был уверен, что знает, почему. – В тот же миг, как мы вернемся, они узнают об этом. Они будут ждать нас.
– Наверное, устроили засаду в доме, – согласился Сэндз. По его тону было очевидно, что он не видит в этом сложности.
Дом. Эль ощутил, как с его лица отхлынула кровь. Он попытался что-то сказать, но выдавил лишь сиплое карканье.
И Сэндз, черт бы его побрал, проявил свою знаменитую интуицию, когда казалось, будто он читает мысли Эля.
– Дом, – сказал он. – Они в доме. Боже, Эль, скажи мне, что Чиклет не там же.
Эль ничего не сказал. Все, о чем он мог думать, – это его просьба к Чиклету. «А ты присмотришь за домом, пока нас не будет?»
– Господи Иисусе, Эль! – крикнул Сэндз. – О чем ты, мать твою, думал?
– Не знаю, – беспомощно ответил он. – Откуда я мог знать?
Сэндз с отвращением покачал головой:
– Ради бога, Эль. Хоть иногда пользуйся мозгами! – Лицо Сэндза ожесточилось, и Эль внезапно осознал, что он разъярен до крайности. – Если они хоть пальцем его тронули… – Он не договорил, но Эль сообразил, что окончание этой фразы сулило ему неприятности.
Он лишь кивнул в ответ – а что он мог сказать? Он облажался и знал об этом.
Полчаса спустя они уже были в пути. Они ехали в полной тишине. Эль заговорил только однажды, чтобы сообщить, что намерен переночевать в Мехико.
Сэндз ничего не ответил.
Так что для Эля оказалось большой неожиданностью, когда Сэндз положил ему руку на бедро всего лишь через полчаса после того, как они выехали из города. Эль затаил дыхание. Сэндз погладил его и ухмыльнулся, нащупав выпуклость в джинсах Эля.
– Что ты делаешь? – спросил Эль.
– Хочу убедиться, что ты будешь готов, когда мы окажемся в отеле, – ответил Сэндз. Он слегка сжал руку, и Эль дернулся.
– С этим, – сухо сказал он, – проблем не возникнет.
Эта ночь была полна напряжения и жестокости. Сэндз укусил его в плечо, и Эль, инстинктивно реагируя на боль, ударил его по лицу.
Воцарилось потрясенное молчание. Эль сжался.
Затем Сэндз усмехнулся:
– Ну, если ты так хочешь…
Они уснули почти под утро: потные и измученные, но более чем удовлетворенные.
В часе езды от Кульякана Эль сбавил скорость. Он надеялся засечь шпионов картеля. Они проехали мимо стоявшей на обочине полицейской машины, очевидно, подстерегающей превышающих скорость, но Эль посмотрел на копа в машине с недоверием. Заранее нипочем не узнаешь. Может, это настоящий коп, а может – настоящий коп на прикорме у картеля. А может, просто переодетый бандит.
Казалось, что каждый житель деревни смотрит на них. Но помахали им только несколько человек. Никто не улыбнулся. Эль чувствовал, как его внутренности сворачиваются в тугой комок. Неужели ребята Санчеса терроризировали этих людей в отместку за то, что те приютили Эля Мариачи и американского шпиона?
– Езжай к дому Чиклета, – велел Сэндз. Это было первое, что он сказал за день, начиная с самого утра. – Хочу убедиться, что все в порядке.
Эль не возражал. Он остановил машину перед домом мальчика. Когда он вырубил мотор, открылась парадная дверь, и вышла мать Чиклета. Она поприветствовала их, но явно не была рада видеть.
– Он в доме, – сказала она.
– Блядь, – громко выругался Сэндз.
Эль поморщился и снова завел машину.
– Что мы теперь будем делать?
– Что ты имеешь в виду, мать твою? – спросил Сэндз. – Мы зайдем.
– Это то, чего от нас ждут, – возразил Эль. Он не трогался с места. – Если мы вернемся домой, то попадем в их ловушку.
– Езжай, – тихо велел Сэндз. – Остановись на дороге, примерно в полумиле отсюда.
– Я тоже люблю его, – сказал Эль. Ему больно было думать, что этот храбрый мальчуган оказался в руках такого человека, как Диего Санчес. – Но это не выход. Сначала нужно придумать план.
Сэндз ничего на это не ответил. Он лишь склонил голову и сжал в кулаки лежащие на коленях руки. От него волнами исходило безмолвное разочарование, и Эль не осмеливался взглянуть в его сторону.
Эль насупился, но нажал на газ и поехал через деревню.
– Это очень плохая идея.
Сэндз снова ничего не ответил.
Эль медленно ехал по дороге, ведущей к его дому. Хотя, на самом деле, не его. Сначала дом принадлежал Хорхе Рамиресу, а сейчас – Сэндзу. Он лишь жил в нем с позволения Сэндза.
Нет, подумал Эль. Я живу здесь. Это мой дом.
И вдруг сама мысль о том, что на его дом напали – снова, – переполнила его гневом. Он много лет был в бегах, стойко выдержал потерю своего последнего дома, но с него хватит. Он больше не собирается убегать, и не собирается позволять им забрать у него еще один дом.
И Чиклет. Если они тронут его, я убью их всех до единого. Начиная с Санчеса.
Если где-то возле дороги и прятались люди, Эль их не видел. Не то чтобы у них была в этом необходимость. В кантине, за одним из уличных столиков, сидел мужчина в темных очках и потягивал пиво. Когда Эль проехал мимо, тот достал мобильник.
Санчес знал, что они едут.
Через полмили Эль съехал на обочину и остановил машину. Он так часто ходил этой дорогой на рынок, в город, навестить Чиклета, на исповедь в церковь… но сегодня, размышлял Эль, может статься, он пройдет по ней в последний раз.
Он начал открывать дверцу, но Сэндз положил ладонь ему на руку.
– Погоди.
– Что такое? – Эль развернулся к Сэндзу.
Агент выглядел на удивление мрачным.
– Однажды я сказал тебе, что обрету смысл в жизни, и неважно, где я его найду. Помнишь?
Эль помнил. Они говорили об этом в номере отеля, где они решили быть честными друг с другом, где зародилось их доверие.
Сэндз потянулся и, неуклюже отыскав губами его рот, поцеловал его. Это был нежный поцелуй, совершенно не сочетавшийся с холодным выражением лица Сэндза.
– Зачем ты это сделал? – спросил Эль; его сердце стучало, как бешеное.
– Я нашел свой смысл, – ответил Сэндз без улыбки.
Эль нахмурился. Если это правда, почему Сэндз не выглядит хоть сколько-нибудь счастливым?
– И прости меня, – продолжил Сэндз, – но по этой причине я не могу позволить тебе пойти со мной.
Его кулак врезался в подбородок Эля, отчего голова последнего откинулась назад. Ее пронзила острая боль. Потом Сэндз ударил его еще раз, и больше ничего не было.
Лишь темнота.