IPB

( | )

5 V  « < 3 4 5  
Ответить в эту темуОткрыть новую тему
> Удачное приобретение, основа - "Эдвард Руки-Ножницы", Э, ОЖП, PG-13, миди
V
Оса
13.12.2010, 2:46
#81


Знаток
****

Пользователи
721
13.12.2007
Львов, Украина
9178



Когда я это прочитала, у меня тоже сердце почти остановилось...Потом, правда, снова застучало, но сам факт!


--------------------
- Если тебе плюют в спину - радуйся, ты впереди. (с) Конфуций

- Мы не овцы! (с)

- "История небыкновенного человека.
Эдвард был здесь.
Его история тронет вас — хотя он сам и не смог бы."(с) /Слоган фильма/



Вернуться в начало страницы
 
+Ответить с цитированием данного сообщения
FAQ
13.12.2010, 21:37
#82


Знаток
****

Пользователи
564
12.9.2010
Рязань
84184



Lupa, да это же потрясающий сценарий!!!!!!!!!!!
Поразительное знание техники, какой бы фильм по этому сценарию получился, ммммм.............


--------------------
Надобна ли каждому поколению смерть своего Христа ради спасения тех, кто лишен воображения?
Джордж Бернард Шоу. Святая Иоанна

Мой сказочный мир не менее реален, чем ваш, доктор Миклер.
И только в нем вы можете свободно дышать.
Вернуться в начало страницы
 
+Ответить с цитированием данного сообщения
Оса
14.12.2010, 4:28
#83


Знаток
****

Пользователи
721
13.12.2007
Львов, Украина
9178



Вот-вот)))) Ааай, жаль, Тим больше не вернётся к этой теме...Сам сказал... Хотя Джонни с удовольствием сыграл бы Эдварда снова, по его же словам...


--------------------
- Если тебе плюют в спину - радуйся, ты впереди. (с) Конфуций

- Мы не овцы! (с)

- "История небыкновенного человека.
Эдвард был здесь.
Его история тронет вас — хотя он сам и не смог бы."(с) /Слоган фильма/



Вернуться в начало страницы
 
+Ответить с цитированием данного сообщения
Lupa
20.5.2011, 20:36
#84


Фанатею
***

Пользователи
118
4.8.2010
Москва
84156



От этого простого жеста мое собственное сердце тоже едва не остановилось. А ну как мы в чем-то ошиблись, и оно больше не забьется? А ну как мы неправильно подсоединили трубки, и Эдвард уже никогда не очнется? Глаза его были закрыты, а значит, определить, притворяется он или нет, я не могу – пока не останусь с ним наедине. Но хватит, хватит бояться, дура – одернула я себя. Аккумулятор в порядке, мотор работает, кровь резво бегает по сосудам, а остальное поправимо.

Я перевела дух.

- Ларри, голову тут оставлять нельзя. В воздухе будет полно пыли, весь наш труд может пойти насмарку.

- И что ты предлагаешь? – Ларри вопросительно посмотрел на меня.

- Предлагаю отбуксировать это все ко мне в комнату. Только одна я не донесу – тяжеловато будет.

- ОК.

Ларри наскоро обтер руки ветошью и достал мобильник.

- Значит так, парни, мы с Габи тут свою часть работы закончили, поэтому двигайте сюда. И оставшееся оборудование прихватите.

Десять минут спустя в мастерской уже было не протолкнуться. Вновь пришедшие, сгрузив детали и инструменты у порога, столпились вокруг разобранного туловища, цокая языками, восхищенно матерясь и присвистывая. Ларри отрядил мне в помощь Майка – молоденького парнишку-подмастерье – и мы с ним в четыре руки осторожно сложили голову Эдварда, сосуды, аккумулятор и насос в большой ящик и отнесли на второй этаж.

- Ты спускайся и скажи Ларри, что я скоро буду, ладно? – напутствовала я парня, закрывая за ним дверь.

Потом развернулась и прислонилась к двери спиной.

- Эдвард, все в порядке, можешь больше не притворяться.

Сказала и замерла в ожидании.

Казалось, целую вечность спустя веки Эдварда затрепетали и поднялись.

- Ты как? – шепотом спросила я, страшась услышать ответ… а еще больше страшась вовсе ничего не услышать.

- Хорошо, - донесся до меня тихий ответ. – Отец разбирал меня время от времени, так что я привык.

- И ты молчал! – возмутилась я. – Я тут чуть сердечный приступ не заработала, а ты…

- Извини. Но он никогда не разбирал меня полностью… и не вынимал…

Он не договорил, но я поняла, что Эдвард имеет в виду свою «кровеносную систему».

- Ладно, проехали. Слушай, мне придется сейчас уйти, скорее всего, до вечера, а может, и за полночь задержусь – я неплохой механик, моя помощь придется кстати, а чем больше рук, тем раньше мы закончим. – Я понимала, что говорю слишком быстро и взволнованно, будто оправдываюсь за то, что придется оставить его одного, да еще без возможности двигаться.

- Я подожду.

Эдвард с любопытством оглядел возвышающиеся вокруг детали.

- Это… мое?

- Угу, - я кивнула, одновременно прикидывая, чем бы таким занять Эдварда до моего возвращения. О, идея! – Эдвард, ты музыку любишь?

- Не знаю. Наверное.

- Тогда давай я оставлю тебе плеер… вроде бы он был заряжен. Я бы дала тебе электронную книгу – помнишь, я тебе ее показывала – но тогда тебе придется все время держать стилус зубами, а это не слишком-то удобно.

Я покопалась в рюкзаке, достала свой видавший виды плеер, включила – он был заряжен наполовину, так что до вечера бы всяко хватило – настроила плейлист и подошла к комоду, куда мы с Майком взгромоздили ящик. Аккуратно пристроив наушники на голове Эдварда, я принялась жать кнопку громкости.

- Скажешь, когда достаточно…

- Достаточно.

- Ну как, нравится тебе?

Судя по всему, Эдвард хотел кивнуть по привычке, но когда от тебя осталась одна голова, сделать это несколько… затруднительно, поэтому моему молчуну пришлось отвечать:

- Да.

Я оглядела ящик и решила, что Эдварду неудобно лежать среди груды деталей. Забавно, как роботу может быть неудобно? Но отчего-то я была в этом уверена. Поэтому снова залезла в рюкзак – на сей раз за одеялом. Уложив голову на мягкую ткань, я улыбнулась:

- До вечера, Эдвард, - и быстренько смылась из комнаты.

В мастерской уже вовсю кипела работа: кто-то что-то чистил, кто-то разбирал недоразобранное; трое человек во главе с Ларри сгрудились над сердцем Эдварда, очевидно, обсуждая его устройство.

- Ларри, что мне делать? – с порога спросила я.

Ларри поднял на меня глаза и выпрямился.

- Принцесса, я помню, что тебе всегда неплохо удавались чертежи…

- Но у меня нет образования, - запротестовала я, мигом догадавшись, куда он клонит.

- Я тоже самоучка, а ко мне спецом прилетают за консультацией ведущие конструкторы таких монстров автомобилестроения, что ты бы не поверила, если бы я их тебе назвал. Так что не выделывайся, а бери отсюда все бумаги и иди-ка ты ко мне в фургон – будешь отвечать за те новые детали, о которых мы говорили. Ребра и все такое. И в твоих же интересах сделать эти чертежи как можно быстрее. А потом я позвоню своему человечку, и мы их отвезем на завод.

- А нельзя перенести комп и планшет ко мне в комнату? Мне наверняка понадобится куча уточнений, а со второго этажа бегать куда ближе, чем от ворот.

- Это ты у Дика спроси, - Ларри кивнул в сторону окна. – У него электростанция. Держи ключи, пароль ты знаешь.

- Угу.

Я вздохнула, сгребла со столов и планшета чертежи, относящиеся к корпусу, оставив Ларри те, что касались внутренней начинки, и поплелась во двор. Там, после недолгих поисков отловив Дика, получила от него исчерпывающую информацию о невозможности вотпрямщас пробросить кабель на второй этаж.

- Я же сказал, нужна времянка, - горячась, объяснял он. – Договоренность с коммунальными службами у меня уже есть, но работы начнутся завтра. А электростанцию сейчас перегружать не дам, иначе все встанет.

- Ладно, не кипятитесь, я просто спросила, - пробормотала я и, перехватив бумаги поудобнее, направилась к машине Ларри.

Это был вместительный фургон из тех, что называют автокемперами, - с душем, туалетом, кухней, спальней и даже небольшим кабинетом. Вот там-то я и расположилась. Несколько минут, пока включался комп, посидела, собираясь с мыслями и вспоминая слегка выветрившиеся от неиспользования навыки.

А потом выдохнула и принялась за работу.

Очнулась я, когда на часах было далеко за одиннадцать. Потому что заявился Ларри и погнал меня спать, предварительно всучив сэндвич с ветчиной и бутылку холодного пива, что было весьма кстати – про ужин я забыла напрочь. И про Эдварда тоже. Как он там, один и не в состоянии пошевелиться? Виновато кусая сэндвич, я поползла домой, благо парни Дика развесили кругом фонари, и теперь можно было не бояться вписаться во что-нибудь неожиданное.

Эдвард был там, где я его оставила. «Ну да, - ехидно заметил внутренний голос, - а ты думала, он сбежит на Ямайку?» Глаза его были закрыты. Я приблизилась, поставила еду на комод возле ящика и, выключив плеер, подцепила наушники.

- Привет. Скучал?

Он посмотрел на меня своими чуть печальными глазищами, пробивая очередную брешь в моем сердце. В последнее время это случалось все чаще.

- Не очень. Я привык быть один.

Ну да, я помню. Помню, как ты ходил за мной все эти дни, будто привязанный. Нельзя к этому привыкнуть. А если так случилось, значит, что-то важное ты внутри себя потерял.

- А я с чертежами возилась, - сообщила я. – Ваяю тебе облегченный корпус. И вообще… Должно получиться здорово, прочности хватит на века.

- На века? – Эдвард вскинул свои несуществующие брови. – Это очень долго.

- Ага, будешь ты у меня почти бессмертный. Коннор МакЛауд, только без катаны.

Конечно, Эдвард мою шутку не оценил.

- Значит, я буду жить и после того, как ты умрешь?

Опа! Вот кто меня тянул за язык! Самое время сейчас для обсуждения подобных вопросов. О жизни, Вселенной и вообще, бляха-муха!

- Да, наверное…

Нужно же было хоть что-то ответить.

Эдвард закрыл глаза. Черт-черт-черт! Я не собиралась доходить до этого, я не хотела… Черт! Надо что-то делать, причем очень быстро.

- Эдвард, посмотри на меня, - громко сказала я.

Он встрепенулся.

- Люди умирают. И всё вообще умирает рано или поздно. Даже Солнце когда-нибудь погаснет. У всех свой срок, как это ни банально звучит. Да, велика вероятность, что ты переживешь меня, мою дочь и ее детей, но не факт. Тебя может придавить, коротнуть, сломаться что-то в мозгах, потому что в них мы копаться не будем. Родители иногда переживают своих детей, хотя я и считаю это ужасающей несправедливостью мироздания. Но правда в том, что никто не знает, что будет дальше. И ты не волнуйся по этому поводу. Не стоит слишком много думать о жизни и смерти, а то так и утонуть в мыслях недолго. Ты понял меня?

- Да, я понял. Спасибо.

Кажется, Эдвард уверился, что может умереть раньше меня, и успокоился на этот счет.

Я дожевала свой ужин, попутно делясь с Эдвардом новостями о начавшемся ремонте. Сам он, понятное дело, увидеть этого не мог (чему я втайне, признаться, радовалась и очень надеялась, что к тому времени, как мы соберем его обратно, он окажется достаточно подготовлен к зрелищу родного дома в лесах, а сада – в рытвинах и по уши в строительной технике), так что я рассказала ему примерный план работ, о котором мне поведал Дик.

Надо было ложиться спать – уже за полночь.

- Тебе включить плеер обратно? Там еще остался заряд.

- Нет, не надо.

- Как скажешь. Если что – зови меня, я постараюсь проснуться.

Еще раз проверив, удобно ли Эдварду – точнее, его голове – лежать в одеяле, я быстро поцеловала его в лоб, пожелала покойной ночи и юркнула в поджидавший меня на кровати спальник.

Башня возвышалась передо мной – ажурная, легкая, красивая. Полуразрушенная. Внутри было не продохнуть от паутины, и я раздвигала и раздвигала ее, пытаясь пробиться наверх. Я знала – мне нужно попасть на самый верх. И там, в комнате будет Принц. Мне бы только дойти, и тогда, может быть, все кончится хорошо.


--------------------
У д'Артаньяна кончились деньги, улицы, у д'Артаньяна кризис прожитых лет,

На подоконнике комнаты квохчет курица, и не осталось искренних на земле...


(с) Габриэль ака Кэп
Вернуться в начало страницы
 
+Ответить с цитированием данного сообщения
Рони
20.5.2011, 21:58
#85


Знаток
****

Пользователи
406
2.8.2010
Северный Урал
84155



Ну наконец то долгожданное продолжение, так не терпися узнать , чем дело закончилось.
Lupa smilie_geb_140.gif
Вернуться в начало страницы
 
+Ответить с цитированием данного сообщения
Lupa
20.7.2011, 2:37
#86


Фанатею
***

Пользователи
118
4.8.2010
Москва
84156



Три последующие недели прошли под знаком Жучки. В смысле, я с утра до ночи впахивала, как ломовая лошадь, краем глаза отмечая происходившие с домом перемены. За это время мне пробросили времянку до второго этажа, что позволило работать, не отходя далеко от… головы Эдварда. Да, так, пожалуй, будет правильно. По большей части я сидела, закопавшись в чертежи и схемы, и тут подсказки Эдварда были просто неоценимы. Но помимо этого мы с Диком просто поселились в местной администрации и библиотеке – во всяком случае, я. Несмотря на то, что городок был маленький, архив прессы оказался поистине громадным – хотя, справедливости ради, в него ведь стекались газеты со всего округа. А уж как я выбивала из архивариуса в администрации доступ к «документам личного характера», как он их называл – битва за Средиземье просто отдыхала. Назгул фигов пополам с дементором, всю душу из меня вынул… Угу, душу вынул, ум вложил, вот я зажил – не тужил… Бред-то какой в голову лезет. Неплохо бы и отдохнуть, а то грохнусь при Ларри в обморок, он с ума сойдет.

Короче, я, пока не выяснила все про прежнего хозяина – не успокоилась. Даже узнала, где он похоронен, хотя, в отличие от сведений о каменоломне, из которой брали камень для дома, эта информация особой смысловой нагрузки не несла, разве что для Эдварда. Кстати, упоминания о похоронах его тезки я тоже не обнаружила и, памятуя о посмертной фотографии, сделанной в Абердине, предположила, что тот Эдвард был похоронен в Англии. Но вообще странное ощущение: сидишь и читаешь короткую статью в местной ежедневной газете от 29 декабря 1920 года, в которой рассказывается о страшной находке, сделанной местной же полицией, в которую обратился молочник – ему показалось странным, что хозяин вот уже третий день не забирает с крыльца бутылки с молоком. В огромном стылом доме, в заставленном таинственными механизмами холле, на полу было найдено тело хозяина. Следов насильственной смерти не обнаружено, кроме странных порезов на щеках, носящих, однако, посмертный характер; по заключению судмедэкспертов тело пролежало так не больше недели. Ну да, вряд ли молочник работал в Рождество. А я все сидела, сидела… и представляла, каково это – находиться в одном доме с трупом. И не просто там каким-нибудь левым жмуриком, а телом фактически родного отца, единственного человека, которого ты в жизни знал. И ты не можешь ничего сделать. Ни отнести его куда-нибудь в более подходящее, нежели каменный пол, место, ни укрыть толком, ни даже позвать на помощь. Потому что ничего-то ты не знаешь о мире снаружи, не успел он тебя научить… И вот ты прячешься в самый дальний угол, может, на тот же чердак, лишь бы только не видеть того, во что превращается труп после смерти, - или наоборот, сидишь рядом, не в силах отойти и… бросить его тут одного. Да, от одного этого можно серьезно поплыть крышей.

А газета та до сих пор выходит. Сама видела. Выверты истории.

Потом я еще пролистала вперед, нашла пару упоминаний про дом. Поскольку никаких наследников «дома на холме» не обнаружилось ни в США, ни в Великобритании, он оказался в «подвешенном» состоянии, которое вскоре разрешилось, поскольку дом был продан с аукциона за долги покойного владельца. И с тех пор кочевал от одного агентства недвижимости к другому – никто не хотел его покупать – и дряхлел, осыпался, разрушался... Вместе со своим единственным обитателем.

Чуть позже я выкроила время, чтобы съездить на кладбище, где разыскала два надгробия с полустертыми надписями. Время не пощадило камень. Я присела на корточки, подивившись тому, насколько мистер Ричард Гетсбэри оказался предусмотрителен по поводу своей смерти, оставив подробные указания, как и где следует его похоронить, и даже оставив под это дело некую сумму – и насколько он был беспечен в отношении своего детища, которого явно любил, как сына. Или он действительно привык считать того сыном, забыв о том, что настоящий сын давным-давно покоится где-то в английской земле? А может, у старика просто начался Альцгеймер и он перестал различать прошлое и настоящее… Я положила на каждую могилу по букетику фиалок и ушла, пообещав себе как-нибудь сводить сюда Эдварда. Когда вся эта опупея с ремонтом закончится.

После короткого перерыва на сентиментальные копания в документах, я снова впряглась в работу. И еще неделю спустя настолько выдохлась, что Ларри, осмотрев мою тушку придирчивым оком, назначил мне принудительный отдых на несколько дней. А тут и дожди начались.

Как я ни старалась, к мастерской меня особо не подпускали, поэтому ничего не оставалось, кроме как продолжить исследование дома. Впрочем, поразмыслив, я решила ограничиться своей комнатой, вернее, комнатой бывшего хозяина. Чтобы не оставлять Эдварда одного – он и так уже, кажется, выучил наизусть весь репертуар моего плеера. Хватит. Он и так слишком долго был один, тем более сейчас, когда еще и двигаться не может.

В комнате же единственной достойной внимания вещью, на мой взгляд, был то старинное бюро, в котором я когда-то - кажется, много-много лет назад, хотя на деле прошло не более двух месяцев, - отыскала ключи от сундучка с фотографиями. И теперь я сидела перед ним на пыльном полу. Справа – ящик с инструментом на всякий случай, слева – ящик с головой Эдварда, чтобы ему было лучше видно.

- Можно? – спросила я.

- Что - можно? – не понял меня Эдвард.

- Можно мне вскрыть бюро? Как-никак, он принадлежал твоему… отцу.

Я хотела сказать «создателю», но это слово было каким-то… неправильным, что ли.

- Да, пожалуйста, - ответил Эдвард. И добавил зачем-то. – Отец умер.

Мне показалось, что он так и не понял, почему я спрашивала у него разрешение.

Как бы то ни было, я принялась открывать все отделения и ящики подряд, начиная с самого верха. Бумаги, какие-то безделушки, сломанные перьевые ручки, письменный набор с засохшими в чернильнице чернилами, стеклянный флакон с теми же чернилами, карандаши, писчая бумага, снова документы… По мере того, как росла гора предметов, росло и мое разочарование. Нет, это могло представлять интерес, но ничего сенсационного. Не то чтобы я мечтала о каких-то сокровищах, золоте там, однако неистребимое детское желание найти что-то чудесное не давало покоя. Наконец не осталось ни одного не вытащенного ящика, ни одной запертой дверцы (тут мне пригодился набор отверток), а чуда так и не произошло.

- Все, - вздохнула я, поворачиваясь к Эдварду. – Жаль…

- Отец любил тайники, - невпопад отозвался Эдвард. – Здесь есть потайное отделение.

- Как? – взвилась я. - Где?

- Сзади. Я видел.

- И что там было?

- Не знаю. – Эдвард посмотрел на меня. – Отец не показывал.

Я пораскинула мозгами, поиграла бровями, сморщила нос: в общем, изобразила бурный мыслительный процесс, потом решительно отодвинула бюро от стены. Сзади была гладкая стенка, какой и положено быть у мебели. Я заглянула в отверстую пасть бюро спереди, потом опять назад, слева, справа… ага. Вроде бы слева пространство меньше. Возможно, там двойная стенка. Я провела рукой по задней стенке, потом по днищу и нащупала какую-то пимпочку. Нажала. С жутким скрипом часть стенки чуть отъехала в сторону и застопорилась. Я всунула в щель одну из отверток и с трудом сдвинула стенку еще дальше, расширяя отверстие, а потом окончательно открыла потайное отделение руками. Каждое мое действие сопровождал все тот же ужасающий скрип. Видимо, механизм заржавел.

В отделении обнаружилось насколько одинаковых тетрадей в черных кожаных переплетах. Без каких-либо опознавательных знаков. Наугад я раскрыла одну из них, пролистала. Судя по записям и мелькавшим время от времени датам, это был дневник. Дневник старого мистера Гетсбэри.

Дневник отца Эдварда.

Когда я сказала Эдварду об этом, он ничего не ответил.

- Ты не знал, что отец вел дневник? Никогда не видел.

- Никогда.

И снова молчок.

Да что ж такое! Просто клещами из него слова вытягиваю!

- Тебе обидно, что отец что-то скрывал от тебя?

- Нет. – Эдвард опять надолго замолчал; я уже не знала, что и думать, когда он спросил меня: - Дневник – это ведь что-то личное?

- Ну… да, - с сомнением протянула я. – Предлагаешь положить на место и сделать вид, что мы их не находили?

Черт, а ведь скажет: «Да», - и что тогда? Я так хотела их прочитать!

- Нет, не нужно. Ты этого не хочешь.

Телепат фигов!

- Не хочу. Но решать тебе. Можно мне их изучить? Я буду читать вслух, чтобы ты тоже знал. Или ты этого не хочешь?

- Хочу, - просто ответил Эдвард, и я впервые подумала, что, возможно, он тоже мало знал о своем отце и стремился узнать побольше. Будто оживляя таким образом чудаковатого и, что уж там, малость эгоистичного старого изобретателя.

- Тогда ладно.

Кряхтя, я перетащила ящик с Эдвардом на свою кровать, уселась рядом, пересмотрела дневники и разложила по порядку по датам. Взяла самый первый по счету, открыла…

И начала читать.


--------------------
У д'Артаньяна кончились деньги, улицы, у д'Артаньяна кризис прожитых лет,

На подоконнике комнаты квохчет курица, и не осталось искренних на земле...


(с) Габриэль ака Кэп
Вернуться в начало страницы
 
+Ответить с цитированием данного сообщения
Tigra_Linus_Todd
26.7.2011, 13:31
#87


Знаток
****

Модераторы
606
4.9.2010
Владимирская область
84177



Lupa, спасибо за продолжение! Ждем добавки )))) интрига растет


--------------------
welcome to the grave! Sweeney's waiting... "Sweenеy Todd"
У меня всегда есть план! "Бенджамин Лайнус"
Praemonitus praemonitus - Кто предупрежден, тот вооружен *Капитан Блад*
Вернуться в начало страницы
 
+Ответить с цитированием данного сообщения
Гость_Elissa_*
9.8.2011, 8:23
#88





Гость






большое человеческое спасибо, так захватил процесс, с нетерпением жду продолжения!
Вернуться в начало страницы
 
+Ответить с цитированием данного сообщения
Lupa
16.11.2011, 22:04
#89


Фанатею
***

Пользователи
118
4.8.2010
Москва
84156



Примечание автора: Я тут немного поколдовала с цифрами, чтобы уложить кое-какие исторические события, поэтому даты немного сдвинулись. Я поправила в тексте, но на всякий случай и тут отпишусь: фото "папа, мама и ребенок" было сделано в 1863 году, посмертная фотография Эдварда - в 1889 году. Старик-изобретатель умер в 1920.
_____________________________________________________________________


* * *

31 августа 1861 года.
Сегодня первый день моей новой, настоящей жизни. Сегодня у меня родился сын. Прежде мое существование представляется мне не столь значительным, но это я посчитал достойным своего рода летописи. Поэтому и завел этот дневник. И вот первая запись. Мы с Амандой так мечтали о ребенке. Она отчего-то была уверена, что родится мальчик, и я заразился ее спокойной уверенностью. Мы даже заранее выбрали имя – Эдвард. Поистине королевское.


Потом шло множество записей, посвященных едва ли не каждому вздоху младенца и наполненных свойственным молодым родителям восторгом настоящих пионеров. Я пропускала по нескольку месяцев, зачитывая вслух лишь наиболее любопытные с моей точки зрения моменты, а также замечания Ричарда, касающиеся его работы в некоем конструкторском бюро, пока наконец эта тетрадь не кончилась. В начале следующей тетради Эдварду было около пяти лет. Здесь впервые появилось упоминание о способностях мальчика как художника.

12 мая 1866 года.
Эдвард проявляет поразительную чуткость к миру. Он способен запомнить любое место, где они бывают с матерью, и после по памяти нарисовать его – с соблюдением перспектив и пропорций, какие не встретишь и у иных взрослых, - дополнив и населив его причудливыми зданиями, существами и растениями. Недавно я с изумлением – и с великим трудом – узнал наш родной Стерлинг. При некоторой наивности, характерной для детского рисунка, он, тем не менее, прекрасно изобразил улицы и мост. Но рисунок был полон чудных созданий – крылатых кошек, сиреневых рогатых лошадей и полосатых медведей с перепончатыми лапами. Все они в шляпах и с зонтиками прогуливались перед стрельчатыми и крутобокими домами голубого и желтого кирпича. Клянусь, я бы решил, что Эдвард прочел сочинение мистера Кэррола, если бы не был твердо уверен, что Аманда не читала ему ничего подобного, а сам Эдвард не мог достать книгу из запертого шкафа.


В дальнейшем я также не стала подробно зачитывать каждую запись в дневнике, останавливаясь по-прежнему лишь на тех, которые казались интересными.

6 марта 1872 года.
Мы переехали в Лондон: мне предложили лучшее место, так что наше семейство смогло позволить себе жить в столице. Мы остановились у дяди Аманды – он держит книжную лавку, квартира над которой также принадлежит ему, а так как мистер Бэскот – старый холостяк, то наше присутствие оказалось ему только в радость. Что же касается Эдварда, то он в буквальном смысле поселился в магазине и не собирается покидать его, пока не прочтет все книги, в нем содержащиеся. Сперва я хотел отдать его в школу, но Аманда воспротивилась, и дядя поддержал ее, заявив, что сам прекрасно обучит мальчика. В конце концов сошлись на том, что я найму для Эдварда учителя рисования.

5 сентября 1878 года.
Эдвард хочет стать художником, и его решение, по всей видимости, твердо. Даже бедный и унылый вид Милсона, его учителя, не может поколебать его уверенность. Аманда заламывает руки и рыдает, ежевечерне умоляя меня, чтобы я уговорил Эдварда подумать о карьере архитектора, которая представляется ей более престижной. Что до меня, то я не знаю, что думать, как поступить. С одной стороны, мне импонирует твердость сына, в котором все чаще проступают черты моего характера (я уж было всерьез опасался, что мать воспитала его по своему образу и подобию, сделав слишком мягким и мечтательным для юноши). Но с другой стороны, я не понаслышке знаю, как трудно пробиться в жизни, если следуешь исключительно велениям своего сердца: как тяжко мне было первое время, никому не известному мелкому инженеришке. Поскольку я отказался получить, подобно отцу и брату, юридическое образование, то почти не получал от них поддержки. С каким трудом отец Аманды дал согласие на наш брак – ведь я был не преуспевающим адвокатом с известной фамилией, а витающим в облаках изобретателем без гроша в кармане.
В то время я даже думал иногда перебраться в Америку, эту благословенную страну великих возможностей, где рассчитывал стать «человеком, который сделал себя сам». Однако Аманда стала моей женой, а вскоре в США разразилась гражданская война, и я возблагодарил бога, что остался в родной Англии.

17 ноября 1879 года.
Эдвард поступил! Теперь он студент школы Королевской академии искусств. Аманда, похоже, смирилась с тем, что наш любимый сын станет живописцем. Я же, поразмыслив, пришел к выводу, что всякий человек имеет право идти своей дорогой, стезей, которую он выбрал сам. И пусть мое сердце сжимается при мысли о трудностях, которые встретит Эдвард на этом пути, но зато я не услышу от него горестных упреков в том, что, выбрав за него, я лишил его душу устремлений, а жизнь – смысла. Потому что живопись – это сам Эдвард. Даже в минуты раздумий он умудряется делать невероятно точные и выразительные наброски.

24 июля 1884 года.
Мы снова переехали. Прибыль от патентов на мои изобретения оказалась столь велика, что у нас появился небольшой штат слуг и собственный выезд. Аманда радуется, как ребенок: все эти блистательные семейства высшего света, которые прежде не обращали на нас внимания, теперь наперебой шлют приглашения на приемы. Мне приходится сопровождать ее, хотя один бог знает, насколько мне не по душе все это дутое лицемерие. К счастью, Эдварду пока удается избежать этой муки – он оправдывается тем, что учеба и выставки съедают все его время. Правда, перед матерью он умалчивает, что выставка была всего одна, и его необычные картины приняли довольно прохладно. Впрочем, это не помешало Эдварду получить заказ на портрет. Он признался мне по секрету, что заказчик, владелец банка «Уорден и сыновья» мистер Уорден, - дядя его приятеля Джона. Дядя будто бы любит представлять себя благодетелем и поддерживать юные дарования. Единственное условие – чтобы не было никаких крылатых кошек. Мое разыгравшееся воображение в ту же секунду подбросило мне образ тучного представительного банкира в окружении крылатых кошек. Я не помню, чтобы когда-нибудь так смеялся. Эдвард пообещал, что специально для меня пририсует их на каком-нибудь эскизе будущей работы.

8 мая 1885 года.
Мистер Уорден остался весьма доволен работой Эдварда. Он даже пригласил его на бал, устраиваемый им в честь шестнадцатилетия дочери. Это будет первый бал в новом Сезоне. Эдвард очень волнуется: кажется, он совсем перестал спать.

3 июля 1885 года.
Определенно, наш сын влюбился. И я точно знаю, в кого, – в мисс Мэри Уорден. Эдвард целыми днями только о ней и говорит. Посвящает ей рисунки и, кажется, пишет стихи. Надеюсь, ему не придется столкнуться с тем неприятием, с которым когда-то столкнулся я, – отец Мэри известен как человек довольно прогрессивных взглядов, и пусть сам Эдвард пока не очень успешен на поприще живописи, но благодаря моим успехам, он считается хорошей партией. Думаю, стоит ждать скорой помолвки, если только нерешительность Эдварда не сослужит ему дурную службу. В таких делах он все еще слишком походит на мать. Аманда долго боялась пойти против воли отца.

27 марта 1886 года.
Эдвард стал частым гостем в доме Уорденов. Иногда у меня складывается впечатление, что он бывает там чаще, чем в родном доме. Я не сомневаюсь, что этим летом следует ждать помолвки. Если бы только не его нерешительность! Думаю, нужно серьезно поговорить с ним. Я видел мисс Мэри на одном из приемов, и она показалась мне весьма ветреной особой. Кроме того, она красива и всегда окружена множеством поклонников, многие из которых могут показаться мистеру Уордену куда более выгодной парой для дочери, нежели начинающий художник.

11 августа 1886 года.
Наконец-то! Эдвард попросил руки Мэри, и она согласилась. Я прежде не видел в его глазах такого счастья. Кажется, улыбка поселилась не только на его лице, но и во всех членах. День и ночь он рисует свою нареченную: фея, волшебница, ангел, лукавый эльф – какие только образы Эдвард ни выдумывает, чтобы выразить свой восторг и обожание! Я так рад за него.

20 февраля 1887 года.
Случилось ужасное несчастье! Мистер Уорден проигрался на скачках и задолжал огромные деньги. Газеты пишут, что его банк на грани банкротства, и требуется большое финансовое вливание, чтобы он остался на плаву. Эдвард выглядит больным: он думает, что их свадьба с Мэри не состоится.
Все висит на волоске.

7 марта 1887 года.
Мистер Уорден объявил помолвку расторгнутой. Мэри вернула Эдварду кольцо и все письма и подарки. Он совершил ответный жест вежливости и заперся в своей комнате. Я боюсь туда заходить, боюсь заговорить с собственным сыном. Это страшно.

2 апреля 1887 года.
Причина разрыва выяснилась довольно скоро. Генри, один из тех молодых людей, что увивались за Мэри, оказался сыном члена палаты лордов. Я помню его – поверхностный франтоватый юнец, не имеющий собственных суждений ни по одному вопросу. Но его отец баснословно богат; он выкупил все векселя мистера Уордена и подарил их сыну. Но самое худшее то, что Мэри не выглядит грустной или тоскующей. Я подозреваю, что быть женой лорда для нее более лестно.
А Эдвард совершенно раздавлен. Аманда плачет целыми днями. Я не знаю, как мы все переживем этот удар.

31 августа 1887 года.
Сегодня у Эдварда день рождения. Он впервые вышел из комнаты больше, чем на полчаса, и ничто в его лице не напоминало о перенесенных страданиях. Я совершил постыдный поступок: воспользовавшись отсутствием Эдварда, прокрался в его спальню. Первое, что я увидел – обгорелые клочки бумаги в камине: Эдвард жег свои рисунки. Я поднял один. Господи, какой кошмар! Всю боль своего сердца мой бедный мальчик выплеснул на безмолвную бумагу, видимо, желая уберечь нас. Ни словом, ни жестом он не выдал своего горя. Не знаю, что страшнее, - слезы и стоны или этот немой крик.

16 декабря 1887 года.
Эдвард совсем ушел в себя, в мир своих чудесных фантазий. Он не замечает ничего вокруг, кажется, он даже не знает, что приближается Рождество. Он снова рисует, и эти картины прекрасны. Глядя на них, мне хочется плакать. Почему, ну почему такое нежное сердце оказалось разбитым? Господи, я знаю, что ты никому не посылаешь сверх того, что он может вынести, но мой сын…
Неделю назад в газете поместили объявление о бракосочетании Мэри Элис Уорден и Генри Фредерика Чарльза Бартонуолла. В лице Эдварда не дрогнула ни одна черта, он по-прежнему был тих и приветлив. И это было так невыносимо, что Аманда слегла в горячке. Я боюсь, что она не выдержит. Господи, не дай мне потерять ее!

8 октября 1888 года.
Эдвард совершенно болен. Врачи подозревают чахотку. Они посоветовали нам уехать из Лондона, подальше от его смога и сырости. И от воспоминаний. Мы перебрались в Абердин, славный своим мягким климатом.
От Эдварда осталась лишь тень, и глаза на бледном лице похожи на черные провалы. Мне страшно смотреть в них. Мы с матерью стараемся изо всех сил, пытаясь возбудить в нем жажду к жизни, но все напрасно. Он нас не замечает. И по-прежнему рисует. Рисует непрерывно, забывая про сон и еду. Будто боится не успеть…

19 апреля 1889 года.
Эдвард почти не встает с постели. Аманда молится. Я не вижу выхода. С головой ушел в работу.

2 июня 1889 года.
Эдвард умер.

2 января 1891 года.
Не думал я, что когда-нибудь вернусь к этому дневнику. Но руки сами потянулись к старой тетради. Хм, только посмотрев на дату, я понял, что прошло ровно полтора года со дня…
Нет, не могу.

5 января 1891 года.
Мы в Америке. Аманда настояла. Она не могла больше оставаться в Лондоне, где все напоминало ей об Эдварде. Однажды я вслух вспоминал о своих давнишних планах по переселению в Америку, и Аманда сказала, что это замечательный план. Сперва я не соглашался, но потом… Что ж, мы продали все, что имели, попрощались с друзьями и родными и уехали. Могила Эдварда осталась в Англии, и нас разделил океан, но Аманда готова была пойти на это. «Не хочу, чтобы он и после смерти был вдалеке от родины и любимой», - так она сказала. Думаю, она права.
Нашим новым домом мы избрали Флориду. Здесь тепло, солнечно, и океан совсем близко. Мы поселились в небольшом коттедже в ***. Город окружен апельсиновыми рощами и невысокими горами. Иногда я думаю: жаль, что Эдвард всего этого не видит, – он бы обязательно нарисовал множество новых картин. Я заметил, что некоторые его пейзажи очень похожи на то, что я вижу здесь.
Жаль, что мы не переехали раньше. Может быть, в этом климате Эдварду удалось бы преодолеть болезнь. Может…

13 сентября 1891 года.
Мы с Амандой почти не разговариваем, а ведь раньше все наши дни были наполнены беседами. Она мучительно напоминает мне Эдварда в его последние месяцы. Она не гуляет, не любуется местными видами, не стремится завести знакомства в местном обществе. Просто сидит и перебирает вещи Эдварда. Чтобы отвлечь ее, я даже завел собаку, но без толку. От отчаянья я отнес некоторые вещи на чердак и, разглядывая картины, вдруг понял, что делать.
Я построю дом. Дом Эдварда. Он будет точь-в-точь, как на картине.

19 мая 1893 года.
Дом построен, и мы перебрались в него. Я впервые за долгое время услышал смех Аманды. Кажется, она наконец-то пришла в себя. Может быть, мы еще будем… если не счастливы, то хотя бы спокойны?

5 ноября 1894 года.
Вчера Аманда целый день гуляла с Монти, а сегодня слегла с простудой. Она так пренебрежительно относится к своему здоровью… А в ответ на мое беспокойство сказала, что все в руках Господа.
Боже, мы все в твоих руках. Не посылай мне больше испытаний.

23 февраля 1896 года.
Сегодня мы с Монти навещали могилу Аманды. Там так тихо, что хочется остаться. Лечь рядом и раствориться в запахе цветов и соленом ветре.
Когда умрет Монти, я останусь совсем один.

3 января 1901 года.
Весь мир вступает в новый век, а я сижу тут, как сыч, и вспоминаю о счастливых временах. Благодаря разумным вложениям, моего капитала хватит, чтобы построить дюжину домов. Делать абсолютно нечего. Чтобы упражнять ум, я конструирую автоматы, намеренно усложняя их. Новое мое творение делает замечательные печенья, которые забирают добрые старушки из местной благотворительной организации. Они же навязывают мне свое общество и наивные душеспасительные беседы. Кажется, в их глазах я закоренелый грешник и еретик – потому что увлекся книгами, в которых содержится хотя бы малейшее упоминание о гомункулусах. Когда-то я прочитал роман миссис Шелли и был потрясен им. Теперь почему-то вспомнил. Наверное, я слишком долго живу в одиночестве.

15 июля 1902 года.
Мои конспекты по созданию искусственного человека занимают уже три тетради; особенно мне помогли труды Парацельса. Однако, увлекшись алхимией, я совершенно упустил из виду собственные умения. Почему гомункулус должен быть из плоти и крови?

24 сентября 1907 года.
Труд мой, по-видимому, так же далек от завершения, как я – от господа бога. Все, что выходит из моих рук, – это многочисленные довольно неуклюжие человекоподобные автоматы. Я перепробовал множество вариантов, я открыл несколько новых соединений, я вновь начал переписываться с ведущими инженерными умами Европы и Америки, мистер Форд лично приезжал, чтобы пригласить меня работать в его компании… И все безрезультатно. Неудачи преследуют меня.

9 декабря 1918 года.
Череда неудачных экспериментов с использованием частиц собственной плоти натолкнула меня на идею попробовать плоть кого-нибудь другого. Возможно, в этом все дело – я слишком стар, и в моих клетках совсем не осталось жизненной энергии. Нужно немного, всего лишь прядь волос либо капля крови… Но кто согласится их отдать сумасшедшему ученому? Не грабить же могилы, в самом деле!

25 декабря 1918 года.
Я нашел! Среди украшений моей дорогой жены оказался перстень с волосами Эдварда. Бедная женщина, она не дожила до этого дня… Как бы она радовалась.

28 декабря 1918 года.
Он моргает, он двигается, он пробует говорить!
Три дня я не отходил от Эдварда ни на шаг. С той минуты, как он открыл глаза. Жаль, что он похож на того Эдварда, каким он был в конце. Но это он, я вернул его, я смог! Господи, я оказался сильнее тебя, сильнее смерти! Теперь все будет иначе.


- Все, это последняя тетрадь. Видимо, твой… отец больше не захотел вести дневник, - сказала я и посмотрела на Эдварда.
Он плакал.
Я тихо встала и вышла из комнаты. Иногда даже самому одинокому человеку нужно немного побыть одному.

_______________________________________________________________________________

Дорогие читатели.

Я тут некоторое время раздумывала над продой, где Эдварда будут собирать, и в процессе меня в очередной раз осенило. Не может у Эдварда сердцем быть двигатель - потому что во время работы двигатель расходует топливо, которое в нем находится. А у Эдварда кровь не расходовалась. Так что вместо двигателя сердцем будет насос (хотя двигатель тоже будет, и Ларри не сможет понять, на чем он работает, - этот секрет разъяснится позже). Я прошерстила инет в поисках подходящих типов насосов (а с перистальтическим даже сама работала в лаборатории) и поменяла в описании "начинки" Эдварда двигатель на насос.


--------------------
У д'Артаньяна кончились деньги, улицы, у д'Артаньяна кризис прожитых лет,

На подоконнике комнаты квохчет курица, и не осталось искренних на земле...


(с) Габриэль ака Кэп
Вернуться в начало страницы
 
+Ответить с цитированием данного сообщения
Lupa
7.4.2013, 12:34
#90


Фанатею
***

Пользователи
118
4.8.2010
Москва
84156



* * *


Мы больше никогда не возвращались к этому дню, не обсуждали то, что узнали из дневников изобретателя. Тогда я просто вернулась через полчаса, решив, что этого времени достаточно для Эдварда, собрала тетради и убрала их обратно в потайное отделение бюро.

А на следующее утро Ларри объявил мне, что закончил работу. Я не поверила своим ушам, но он проводил меня в мастерскую.

Тело Эдварда все так же лежало на верстаке, но теперь оно ничем не напоминало то хаотичное сплетение механизмов, что я наблюдала недели назад. Блестели новенькие титановые суставы, сверкали сосуды из обшитого металлической сеткой пластика, сияли котел-желудок и сердце-насос. Вообще, в теле оказалось на удивление много пластика.

В ответ на мой вопросительный взгляд Ларри со значением поиграл бровями:

- Детка, ты же сама знаешь, что пластик, в отличие от любого металла, практически вечный. Вот мы и расстарались. – Он довольно кивнул на свою команду, стоявшую рядком и скромно потупившуюся – что выглядело чертовски нехарактерно для этих здоровенных и немного грубоватых парней.

- И когда… - я откашлялась, - когда ты собираешься монтировать голову?

- Да хоть сейчас, - расхохотался Ларри. – Только сделаем, пожалуй, небольшой перерывчик.

Дождавшись, когда его ребята покинут помещение, он утянул меня к окну и вытащил из кармана странную штуку, похожую на стимпанковый медальон:

- Зацени, что я выковырял из двигателя! Это было сверху, под крышкой в его центре. Ни к чему не крепилось, и я не вкурил, зачем оно там было вообще.

Я взяла загадочный предмет в руки и положила на подоконник, поближе к свету. Сердцевина медальона состояла из чего-то, напоминавшего темную, почти черную ткань в мелкий-мелкий рубчик. Я осторожно провела по ткани пальцем – и меня как током ударило: волосы. Те самые, которые изобретатель использовал, чтобы оживить Эдварда.

- Ларри, а ты оставил на двигателе эту нишу с крышкой? - с замиранием сердца спросила я.

- Угу, - сумрачно кивнул Ларри, - я что-то струхнул и решил не трогать то, назначения чего не могу понять. Тот мужик был явно совсем того, так что хрен угадаешь, что в этом механизме важно, а что так, для красоты.

- Спасибо, Ларри, - с большим чувством сказала я и чмокнула его в щеку.

Ларри расплылся в широкой улыбке и махнул своей лапищей, явно растрогавшись.

Положив медальон в карман, я вышла из мастерской и поспешила обрадовать Эдварда. Успела как раз вовремя, чтобы отогнать любопытного и вездесущего Тифона, уже успевшего сунуть усатую морду в коробку с головой Эдварда.

- Привет, - весело сказала я, - а у меня для тебя сюрприз!

Эдвард выжидательно уставился на меня. Я в который раз подумала, что, учитывая его немногословность и выразительную мимику, он мог бы сделать отличную карьеру как клоун мим, и невольно заулыбалась. Эдвард неуверенно улыбнулся в ответ.

- Ларри закончил работу! – торжественно провозгласила я.

- Закончил? – переспросил Эдвард.

- Да! Скорее всего, сегодня мы тебя уже соберем. Снова сможешь ходить и все такое, - я неопределенно помахала рукой. – Здорово, правда?

Не услышав ответа, я снова заглянула в коробку. Эдвард, будто бы в задумчивости, смотрел куда-то в пространство. Я внимательно вгляделась в его лицо и поняла, что вижу страх.

- В чем дело? Ты не рад? Что? Что не так?

- А если… если не получится? Если не заработает?

Черт, он озвучил мои потаенные опасения!

Я пожала плечами:

- Не знаю, честно. Но ты не умрешь, я уже обещала тебе. Если не сработает, подключу твою голову обратно к аккумулятору.

- Нет.

Это простое слово резко оборвало мои мысли и готовые сорваться с языка утешительные речи.

- В каком смысле?

- Не надо обратно, - пояснил Эдвард.

- Но ты будешь жить… - растерянно пробормотала я. – Мы с Ларри будем пытаться… Если не получится с первого раза, всегда можно попробовать второй, и третий, и…

- Нет, - повторил Эдвард и посмотрел мне прямо в глаза. – Я не хочу… так. Пообещай.

Сердце мое упало куда-то в пропасть.

- Что пообещать? – глухо спросила я, прикидываясь идиоткой.

Лучшее мое амплуа, чтоб его!

- Если ничего не выйдет, ты не подключишь меня обратно, - спокойно и четко пояснил Эдвард.

- Но… почему? – я никак не могла понять. Зачем действовать так радикально, если есть шанс? Бывает ведь, что с первого раза что-то не выходит, но нужно же что то делать! Нужно пытаться снова и снова, подниматься, когда падаешь…

- Не хочу жить в коробке.

Я задохнулась.

- Эдвард!

- Не надо, Габи. Пожалуйста.

И я проглотила все преисполненные оптимизма аргументы.

Я – наверное, впервые в жизни - не знала, что сказать.

И я совсем не хотела плакать.

Оно само.

Я сидела на кровати и тихонько всхлипывала. Не знаю, что думал в это время Эдвард, но он вдруг спросил:

- Габи, ты плачешь… обо мне?

Я всхлипнула чуть громче и кивнула. А потом, на случай, если он не видел, добавила:

- Да, придурок ты механический.

- Почему? – забавно, но его удивление было искренним.

- Да потому что не хочу тебя терять! – в сердцах вскричала я. – Потому что привязалась к тебе, как к родному. Потому что ты замечательный!

- Правда?

Нет, я сейчас сама его убью!

Я спустилась с кровати и устроилась на коленях на полу – так, что моя голова оказалась почти вровень с головой Эдварда.

- Нет, блин, шучу я так! Конечно, правда, а ты как думал?! Думал, что можно быть вот таким… таким, как ты, влезть в душу, запустить в нее свои лезвия, а потом просто исчезнуть – и все? Фьють – и нету? И я тебя сразу забуду и буду жить весело и припеваючи? Ла-ла-ла и все такое? – мой голос хрипел и прерывался от слез, но я продолжала: - Нет, дружок, не выйдет. Поздняк метаться. Честно, я никогда не думала, что смогу еще к кому-то на этом свете так привязаться, думала, что мой лимит привязанностей исчерпан до донышка. И тут ты… Эдвард, пожалуйста, не заставляй меня… - тихонько попросила я.

Эдвард на секунду прикрыл глаза, открыл – и я поняла, что ничего не вышло. Это было не специально и искренне, но я все же надеялась его переубедить.

- Прости, Габи, - так же тихо ответил он.

Я кивнула и вытерла слезы. Внутри по-прежнему все кипело, но я пыталась справиться с собой, смириться с тем, что выполню его волю, даже если это будет означать его смерть.

Даже если я навсегда потеряю Эдварда.

Я наклонилась и поцеловала его в лоб.

- Обещаю, - прошептала я.

Вскоре пришел Майк, и мы с ним проделали обратный путь до мастерской, перетаскивая голову, аккумулятор, насос и прочее.

Ларри уже поджидал нас – он все приготовил и сейчас нервно перекатывал перед собой отвертку.

- Ну наконец-то! – приветствовал он наше появление.

Для головы было отведено место на отдельном столике возле верстака, и мы с Майком, поднатужившись, водрузили на него коробку и прочие причиндалы. Ларри демонстративно, с хрустом, вывернул пальцы и зашел к верстаку со стороны шеи тела.

- Ну что, приступим, - возвестил он, и мы приступили.

Сперва Ларри запустил новый двигатель – на всякий случай он и к нему присоединил аккумулятор, потому что по его словам «знать не знаю, на чем он работал у старого психа, может, на космических флюидах, а пока не соберем, пусть так». Новый насос работал четко и совершенно бесшумно – пока вхолостую гоняя воздух, но скоро, очень скоро…

На сей раз мы переключали «кровеносную систему» в восемь рук, и удалось обойтись вовсе без потери жидкости. Кровь заполнила новенькие трубки и весело обежала все тело, разбавляя алым блеск металла. Временный насос был остановлен, и теперь слышалось лишь бодрое стрекотание перебранного и отремонтированного двигателя. Настал черед самой головы. Я скрестила пальцы и вместе с Ларри закопалась в сплетение проводов, не желая никому передоверять эту тонкую и сложную работу.

Наконец все было готово.

Ларри щелкнул переключателем, вырубая аккумулятор – и двигатель будто споткнулся. Начал замедляться, останавливаться…

- Давай же, ну давай, - взмолилась я, прижимая руку к груди.

И нащупала в кармане позабытый за переживаниями последнего часа медальон.

- Погоди, Ларри, мы кое-что забыли!

Я откинула крышку на двигателе и сунула медальон в углубление. Ничего не произошло. Двигатель продолжал замедляться. Я запаниковала.

- Включи обратно! – заорала я, в этот момент пуская побоку все, что пообещала Эдварду.

Я не могла просто сдаться и позволить ему уйти. Должен быть шанс.

Ларри посмотрел на меня и сделал знак команде сваливать – все равно их присутствие ничем не могло помочь.

Мы вместе проверили каждый узел в теле, сверяясь с чертежами изобретателя и новыми, сделанными мной. Все было в полном порядке, все должно было работать. Но не работало – мы снова отключили аккумулятор, и мотор не работал. Ларри положил руку поверх моей, в отчаянии вцепившейся в верстак.

- Ну, мы попытались. Я еще в самом начале говорил, что не понимаю, на чем работает этот хренов двигатель, - утешающе сказал он.

Нет!

Не верю.

Там есть что-то еще. Что-то, что понял старик.

Я зажмурилась, вспоминая все, что прочитала в дневниках, все, что видела в записях. И открыла глаза.

Если механика… если наука бессильна, значит, должно случиться чудо. Нужно только подтолкнуть его.

Я закусила губу и перебросила завязанные в хвост волосы через плечо. Как назло, поблизости не оказалось ножниц. Тогда я просто перехватила поудобнее один из «пальцев» Эдварда. Рыжий локон упал на верстак возле бедра Эдварда, и я поспешила подобрать его, чтобы не испачкать.

Откинула крышку углубления, где покоился медальон. Главное – не останавливаться и не задумываться над абсурдностью всего, что ты делаешь. Я вынула медальон и вогнала отвертку в щель между его половинами. Он распался – я едва успела подхватить верхнюю половину: черные волосы чуть было не высыпались из нее. Нет уж, я не собиралась ничего отбирать, наоборот, хотела добавить. И я присоединила свои волосы к волосам Эдварда – того, давно умершего. Мечтателя, который отдал частичку своего характера, своей души. И почти возродился заново в искусственном теле. Нет, не сам, не личностью, а именно душой, самой основой, определяющей поступки, мысли, чувства. Даже лишенная памяти прошлой жизни она не изменилась. Я не знала, на самом ли деле отдаю в этот момент часть себя, чтобы оживить Эдварда, но даже если бы была в этом уверена – поступила бы так же. Потому что та самая основа, определяющая поступки, говорила мне, что я лишь один раз до сих пор сделала что-то настоящее в своей непутевой жизни. Когда решила оставить Дару. Когда отказалась от всего, что было частью меня прежде, чтобы привести в мир новую жизнь. И теперь собиралась отдать часть меня, чтобы не позволить другой жизни уйти из этого мира.

Я собрала медальон и вставила его обратно. Кивнула Ларри.

Ничего.

Двигатель снова замолчал.

Значит, должно быть что-то еще.

Нужно пробовать. Снова.

Вдруг, словно по наитию, я взялась за то же лезвие, которым только что отрезала прядь, и сжала ладонь. По металлу заскользили красные капли, и я отдернула руку. Глубоко вздохнула и положила ладонь на медальон.

Углубление быстро наполнилось кровью, она потекла наружу, заливая двигатель, а я все держала ладонь на сердце Эдварда.

И ждала.

Спустя целую вечность, наполненную страхом, надеждой и какой-то поразительной верой, сродни фанатизму, двигатель вновь завелся.

Сам.

Чудо, которое я так ждала, свершилось.


--------------------
У д'Артаньяна кончились деньги, улицы, у д'Артаньяна кризис прожитых лет,

На подоконнике комнаты квохчет курица, и не осталось искренних на земле...


(с) Габриэль ака Кэп
Вернуться в начало страницы
 
+Ответить с цитированием данного сообщения

5 V  « < 3 4 5
Быстрый ответОтветить в эту темуОткрыть новую тему
()

 

: · ·

· · ·

: 28.3.2024, 22:06
Яндекс.Метрика